О господи, ладно, капитулирую. Для услаждения ПЧ - первое явление пушистого-ушастого на горизонте событий (за которым, как известно, сплошная чорная дыра) ...

воскресенье, 24 июля 2005

04:43

lexxnet

При квалифицированной казни эротике нет места!

О господи, ладно, капитулирую. Для услаждения ПЧ - первое явление пушистого-ушастого на горизонте событий (за которым, как известно, сплошная чорная дыра)

Вернее, явился-то на пару кусков пораньше, но...

WARNING: Не гет, не слэш, чистый бред, немного мата. Герой в плену, все в ~~дыму~~ тумане. Всякое сходство с Антарктидой считать случайным. Гм. Чего еще. Герою в воспоминаниях годков 16-18 по-людски. Сала-ага!

ОТ имени пушистогоУин-рьиох. У-рх, смертельный холод запомнился ему по белым полям планеты, чье название он так и не узнал и не спросил; для него она была просто планетой, где он на пороге своего третьего возраста проходил эрм-кхайрт. Тепло там было как в морозильной установке, дыхание быстро превращалось в иней, а по утрам плевки порой застывали, не успев долететь до земли. Постоянно хотелось жрать и спать, приходилось двигаться, чтобы разогреться, но и в этом таилась опасность, потому что от движения спать тянуло еще сильнее. Жизненная сила утекала в никуда, в безжизненное белое пространство, и на второй день он возненавидел чейхррина, засунувшего его в это сраное местечко, до зубовного скрежета – но все лучше, чем зубами лязгать. Мысли, что он сотворит с этим мудолизом, когда отсюда выберется, сил не придавали, но позволяли скоротать время.

А вокруг был сплошной уин-рьиох, паковый морской лед – незнакомое слово, ненужное на большой земле; а подо льдом дышало море. Однажды он застал Серого, когда тот пялился в промоину во льду.

- Прикинь, - кхар-шиу смотрел ошалело, как обнюхавшийся смолки, - тут под нами везде соленая вода.

Море. Суашшрашан. Ему захотелось ткнуть уебка-Серого головой в полынью; сам он старательно не помнил о том, что под ногами – только тонкая ледяная корка над темной водой, и что вода день за днем подмывает эту корку снизу… Но Серому он ничего не сказал, а потом того, похоже, поймал старшина. Утром на утоптанном снегу за «снежным домом» нашлись затертые пятна крови, а Серого больше никто не видел – старшина засветло услал его бить морского зверя, и с легкой, засадной охоты кхар-шиу не вернулся. Что с ним случилось, в отряде так и не узнали - лед и поваливший с рассвета снегопад не удержали следов, да никто его толком и не искал. Серый ушел в пустоту, и, как ни вглядывайся, в промоинах была лишь горькая морская вода, из которой порой выныривают клыкастые морды и пятнистые бочары местных зверей (жир в пять пальцев и вонючее мясо), но закадычный дружок Серого, чье имя ужже позабылось, все бродил и высматривал – нет ли на льду крови, не всплывет ли тело, - пока старшина не разбил морду и ему. Дружок сел на задницу и принялся жрать из пригоршни снег…

Все они в те дни были малость ебанутые – из-за мертвой тишины, холода и скудной жратвы, из-за того, что негреющее багровое солнце почти не вылезало из-за горизонта, и только вбитая за годы дисциплина и железные кулаки старшего удерживали салабонов от кхам-авайра.

За три месяца он привык к холоду настолько, что чуял, когда надо проснуться, прежде чем сон перейдет в беспробудное оцепенение, но в этот раз, похоже, не успел – пересидел. Но как и где он заснул? Рука помнила – оружие… похоже, у проруби, высиживая дичь. Задремал случайно, выронив острогу (но ладонь осталась скрючена – и не разжать), и пока спал, коварный тихий снег заметал его следы и тело, а под снегом обманчиво мягко и тепло, но ведь ему не тепло, ему холодно, невыносимо холодно, словно его выкинули на ночной мороз и он промерз до костей… он промерз, он примерз ничком ко льду, он вмерз в ледяную глыбу, нет, это не лед, а (движение, покачивание) ледяная вода, и это не Серый – это он задремал у полыньи, потерял сознание, упал и утонул, был схвачен чем-то и унесен, и вода теперь несет его, покачивая, в своей стылой утробе, он не чует своего веса, не различает ни тьмы, ни света, он вообще ничего не различает – зрение мертво, обоняние онемело – есть только горечь неопресненной воды во рту, он не жив, но и не мертв, пока не мертв, но мысли еле движутся от смертного холода, а задеревенелая кожа кажется шкурой, продубленной морозом, - он силится рвануть из воды вверх, на свет и воздух, вдохнуть полной грудью, стиснуть и разжать ладонь, выбрать, но тело не слушается, руки раскинуты, он висит, он плывет на спине, и что-то тупо щиплет кисти – рыбы. У них острые железные зубы; острый ледяной луч вонзается под ребра и внезапно тяжесть воды, навалившейся на грудь, отступает, он поднимается! он выныривает! все еще слепой и бесчувственный, он лежит на гладком льду, и тело щиплет и жжет, будто все новые и новые лучи, ледяные и раскаленные, пронзают кожу, но онемение постепенно отступает, его вытащили? его приводят в чувство? – зрение по-прежнему мертво, глазные яблоки кажутся жесткими, как льдины, и горечь стоит во рту, над ним бормочут – спасители переговариваются, но он не понимает и не узнает голосов, им вторит слабое эхо – откуда? он подо льдом? он в пещере? Все перед глазами белым-бело, ноего опять поднимают и тащат, уже точно тащат куда-то – наверное, в дом, а в снежном доме у протопленного очага жарко так, что можно сидеть хоть голым, и даже испарина выступает на теле, Корноухий напротив разевает свой широкий рот до ушей, его руки и губы блестят от жира, завтра их последний день на промерзлой планете, они взрослые и доказали это, и все они, конечно, станут воинами, если до того не умрут, но он жив, его вытащили, оттерли снегом и тащат в спасительное тепло, он тащит лыбящегося Корноухого (харе яйца греть) из тепла – в холод и валяет, вопя от восторга, по свежим сугробам, пока мудила не выворачивается и не оседлывает его самого, не пихает в раззявленный рот горсти снега – жри, сучий потрох, жри, вода наполняет рот, но она теперь теплая, талая, он сглатывает и сглатывает, вода течет из носу, скрюченные пальцы болят, тело от головы до пят болит, он наконец оттаивает, а кажется, что тает, будто кусок льда в очаге, ему жарко, очень жарко, кхар-шийр положили его у самой печи и, похоже, ушли, рефлектор жжет ему грудь, почему грудь? уберите его на хер! Корноухий! бля! – но никто не слышит, похоже, он давно валяется в лихорадке, исходя жаром. Никто не поможет, он должен выбраться сам, должен очнуться, хоть веки неподъемны, он должен… и за минуту до того, как глаза все-таки открываются и видят – зеленое небо, а в нем - раскаленное пятно солнца, ветви деревьев и верхушку обтесанного камня, он, Рьиарта Кхин, старшина десантного подразделения с «Хкарса», бывшего подразделение бывший старшина, рывкоп отходит от посленаркозного бреда и наконец вспоминает все, что с ним приключилось.

URL